Код:

[hide=987654321][b]Лучший пост конкурса: [/b]
1. Работа #
2. Работа #
3. Работа #
Можно назвать одну, две или три работы, в том порядке, в котором, как вы считаете, они заслуживают награды.[/hide]

▪ На выбор победителя: 1) либо персональная награда на отдельной странице, в профиле и доске почёта; 2) либо одноразовый "магический" бонус в игре локального воздействия, характер бонуса будет оговариваться персонально с победителем.
▪ Победитель также будет вправе любому из участников конкурса, но только одному, выдать задание, которое тот обязуется воплотить в игре до конца года. Воплощение задания доступно в любой интерпретации, однако просьба воздержаться от заданий сомнительного характера. Организаторы конкурса не берут на себя обязательство принуждать к выполнению задания того, кто его получит. Если победителей окажется несколько, любой из них также может быть выбран исполнителем задания.

Йеро Бранд
Энджела Дамер
Эдгар
Роджер Стренджер
Дориан Лесли
Уильям Грант
Честер

В нём нет той палитры красок, что есть в нашем. Зато там существуют все оттенки белого, серого и чёрного. Всё это сливается в одну гармоничную картинку, где нет ничего лишнего. Небольшой сонный городок, расположенный на берегу бесконечного океана. Маленький клочок жизни защищён со всех сторон высокими скалами, и лишь с одной стороны простирается гладь тёмной воды. Там всегда плохая погода, всегда падает снег и метёт метель, но море никогда не замерзает. Его волны неистово бьются о берега, пытаясь выбраться на сушу, но им это не удаётся. Ветер отгоняет их прочь. Они откатывают назад, для того, чтобы набраться сил и снова броситься в бой, который вынуждены проиграть. Природа не подчиняется каким-то правилам. Всё живёт отдельно друг от друга и в тоже время, взаимодействуя с остальным. Там живут обычные люди, которые никогда не видели солнца и даже не знают, что это такое. Их дни унылы и кажутся бесконечными, медленно тянущимися минутами. В их сутках двадцать пять часов, но это не кажется им неправильным или неправдивым. В этом мире другие порядки и законы.
Здесь всегда тысяча девятьсот пятидесятый. Год проходит, а на календарях снова первое января тысяча девятьсот пятидесятого. Они почти не отличаются от обычных людей. Те же шляпы и пальто, жилеты и плащи. У них есть машины, и даже автобус. Есть школы, заводы и магазины. Они живут, и, возможно, кто-то представляет себе другой мир. Наш мир. Он кажется им таким же нереальным, недостижимым и несуществующим, но всё же желанным. Мечта живёт в их сердцах. Они верят, что есть возможность добраться до того, лучшего мира. Где будет всегда тепло, а колыбельной им будет шепот ласкового ветра и шелест листвы, а не плачущий стон метели в трубах и глухой рокот волн.
Раз в год, у берега появляется огромная рыба. Её большие выпученные глаза кажутся невидящими и холодными. Она тяжело дышит, широко раскрыв пасть, являя людям ряд острых зубов. Она не движется, лишь только с шумом вдыхает и выдыхает. А на её боку, представьте, есть маленькая дверь. И тогда, самые безнадёжные мечтатели и смельчаки собираются в путь. Каждый год необычная рыба привозит новых людей. А это значит, где-то есть ещё жизнь! И вот, собрав чемоданчик, они прощаются с родными, последний раз ловят снег ртом, прежде чем, отправится в далёкое путешествие у рыбы в брюхе. Они не знают ни сколько им плыть, никуда их привезут. Они просто мечтают увидеть другой мир своими глазами. Хотят проверить, насколько реальна и достижима их мечта.
Да только откуда им знать, что приходя в чужой мир, они уже не помнят свой. Они рождаются маленькими, лысыми, ещё не способными понимать. Но их уже любят. И возвращаясь на вечно серый остров, они не помнят жизни извне. Это бесконечный механизм, процесс которого, уже необратим. Я знаю, что я туда попаду когда-нибудь. Что увижу эту рыбу и снежную бурю на серой земле своими глазами. Почувствую, как порывистый ветер треплет мои волосы, когда я буду стоять на берегу черного бесконечного моря и мечтать о другом мире. А впереди будет только серая даль, постепенно становящаяся ничем. Пустотой.

Поэтому простите нас, мистер Вернер, за наш идиотизм, в профессионализме которого не приходится сомневаться.  Мы честно проделали минимум работы и даже не редактировали этот текст, чтобы не поколебать ваши убеждения. Посмертно.
Ниже мы приводим лишь небольшой отрывок из всего жизнеописания Аарона Вернера. Разумеется, правдивость описанных фактов вызывает множество сомнений хотя бы потому, что писались они по памяти с двух ночи до «портвейн закончился» во время новогодней вечеринки, затянувшейся на четверо суток.

«Не прошло и двух минут с момента сотворения мира, как он сошел с ума» (Неизвестный автор. Нам неизвестный)

Аарон Вернер всю свою сознательную жизнь считал, что она слишком сознательна. В общем, это и был краеугольный камень его творчества. Биографы более трезвые, быть может, сформулировали бы этот тезис несколько проще. Вероятно, они бы написали: «Аарон Вернер исследовал проблемы безумия в современном обществе». Но мы не будем настолько великодушны к читателям, а лучше накатим еще портвейна.
Аарон утверждал, что мир абсолютно безумен. Впрочем, по мнению мистера Вернера, он другим и не проектировался. Разум порождает порядок, а порядок убивает прогресс. Чтобы развиваться, нам нужен хаос, а, следовательно, больше сумасшествия. Так или иначе, все мы – психи. Таков главный тезис сего умопомрачительного писателя.
Мистер Вернер докатился до того, что изобрел 35 типов безумия с 4мя подтипами для каждого пункта (в среднем). Что в конце сам причислил к полному идиотизму и, как за ним это водилось, обозвал своих читателей абсолютными кретинами. 

«Я не понимаю, что такое порядок вещей. Ты тоже?» (Чеширский кот)

Вернер верил, что если исключить совсем уж клинические случаи, человек волен выбирать степень своего сумасшествия. Это утверждение он проиллюстрировал короткой зарисовкой «3 состояния гигантской рыбы».

Картинка, иллюстрирующая эту самую зарисовку

(почти точная копия воссоздана на салфетке по памяти Германом – большим поклонником вермута и Аарона Вернера в 2014м году).

Далее – оригинальный текст произведения, восстановленный все так же по памяти и перевранный хрестоматийными безумцами, к которым я имею честь приписать и себя.

«Был летний погожий денек. Пели птички, чинно ползли составы облаков по неумолимо прямым рельсам голубого неба. А в кабинете психотерапевта пахло мелиссой и плаксивостью впечатлительных посетителей.
В данный момент доктор был не один. Он вел прием пациента. Мальчика пятнадцати лет по имени Билли привела на прием мать – Шарлотта Линдел. Шарлотта очень хотела присутствовать, нервничала и пыталась хоть как-то для себя оправдать каждый цент, уплаченный за терапию. Неизвестно, чего она ожидала такого деятельного со стороны доктора. Быть может, она рассчитывала, что мистер Кравлиц в отведенный час достанет свой карманный электрошок, проведет эффективный сеанс и выпишет Билли справку о его абсолютной вменяемости.
Так вот доктор Кравлиц показал мальчику картинку. Он решил испробовать свой новаторский метод.
- Что вы видите на этой картинке, Билли? – начал интриговать доктор. 
- А разве это не очевидно? Она сразу бросается в глаза, - сообщил мальчик.
- Разумеется. Как вы думаете, для чего она тут? На этой картинке?
- В художественном смысле? Знаете, я ничего не понимаю в искусстве.
- Ну, может быть, в практическом смысле? Как бы вы ее применили?
- Я бы на ней катался, разумеется.
- Хм, интересное применение. А вам не кажется, что она для этого слегка мертва?  Вы не находите ее взгляд…мертвым, отсутствующим?
- Доктор, простите, но мы же сейчас о машине, так? – стушевался юнец.
- Нет, признаться, сильнее всего в глаза тут бросается рыба, - опешил Кравлиц.
- Ну, вообще, у машины горят фары. И два человека опять же возле нее жмут друг другу руки.
- Рыба – самый большой объект на картинке, - терпеливо пояснил доктор.
- Горы тоже немаленькие, - сопротивлялся мальчик.
- Да, но они на заднем плане. Разве вы не видите? 
- Боже мой! Гигантская, замерзшая рыба. Это всего лишь гигантская, замерзшая рыба. С ней ничего нельзя сделать. Потому что она замерзшая. Может, вы просто выпишете Билли пилюли? - и Шарлотта замолчала. Значительно так, как та самая гигантская, замерзшая рыба о лед гигантского, замерзшего озера».
(Конец перевранного, но оригинального текста).

Конечно, мы бы могли пуститься в долгие толкования сего произведения, начиная с кота, который одновременно живой и мертвый. Но все сложнее попадать по клавиатуре, а Герман уже начал говорить по-французски. В общем, главное в том, что Шарлотта во всем права. Что должно быть лестно женской аудитории, которая, быть может, обнаружит эту рукопись под колбасными обрезками на подъездном подоконнике. К черту психотерапевтов и поиски тайных смыслов, к черту отрицание и попытки выдать себя за нормальных людей. Нормальности нет. А есть только порядок вещей, который стоит принимать таким, каков он есть.

Резюмируя, хотим сказать, что известности Аарон так и не добился. Пожалуй, широкая общественность только дважды имела честь узнать это имя. Первый случился в день рождения Германа, когда основательно датые мы позвонили на радио и заказали в честь великого автора современности песню. Второй раз, когда ваш покорный слуга мелом написал под окнами возлюбленной цитату из произведения Вернера «Томный гриб», гласящую: «Я бы хотел отодрать тебя в лифте (А.В.)»
Засим имеем честь откланяться.

Драган Дражевич, сидевший на заднем сидении представительского автомобиля, остался молчалив, лишь кивнул и вернул свое внимание мрачным городским пейзажам.
Улицы были пусты, не считая нескольких патрульных машин, что встретились им на пути. Закон запрещал выходить на улицу после девяти вечера и все граждане заснеженного города уже давно сидели дома, накрепко закрыв двери и добела растопив печи. Господин Дражевич пригладил ладонью свои седые волосы и поднял воротник мехового пальто. Они почти были на месте.
Все ближе подкрадываясь к месту назначения, они видели как темное пятно у покрытого льдом берега постепенно приобретает более четкие формы. Могучий Онамадзу горой вырастал из ледяной воды, поглядывая на мир своими остекленелыми глазами. Всякий раз он заставлял испытывать чувство восхищения и восторга. Тело этой гигантской рыбы, словно сошедшей со страниц древних писаний о огромном морском чудовище, вращающим землю вокруг соей оси, выбросило на берег пятнадцать лет назад, возродив на Сатикохо надежду и породив культ Онамадзу, которому жители острова следуют до сих пор. Люди выскребли из морского чудовища все внутренности и, закрепив его тело у давно брошенного причала, превратили его в храм. Это было священное место, но посетить его мог не каждый, лишь немногие избранные на кого указал перст отцов основателей.
Машина остановилась, и шофер покинул салон, чтобы отпереть дверь господину Дражевичу. Порыв ледяного ветра ворвался в салон, ударив в лицо Драгану потоком сотни колючих снежинок. Придерживая воротник руками, господин Дражевич выставил левую ногу из салона и замер на мгновение, дожидаясь, пока шофер не подхватит его сильной рукой за локоть и не поможет подняться. В свои сорок лет Драган выглядел очень плохо и чувствовал себя точно так же. Начавшая болеть нога несколько лет назад теперь была практически не дееспособной. Она усохла и представляла собой поистине жалкое зрелище. Передвигаться без помощи трости Драган уже не мог. А выбраться из автомобиля без посторонней помощи вообще не представлялось возможным. В Сатикохо люди часто и тяжело болели. Вечная мерзлота, отсутствие тепла и солнца и дефицит пищи в разы сокращали продолжительность жизни на Сатикохо. Некогда красивый и густонаселенный остров вымирал на глазах. Но люди продолжали бороться, цепляясь за самые абсурдные идеи, с головой погружаясь в религию. Им нужно было во что-то верить.
Шофер подал Драгану шляпу, но не спешил возвращаться в авто. Он подождал пока хозяин не скроется во чреве Онамадзу.
Внутри было немногим теплее, чем на улице. Повсюду горели свечи, пахло ладаном и играла органная музыка. Двое из Отцов основателей уже были тут, ждали только Драгана, который должен был начать церемонию. Ему помогли избавить себя от мирской одежды и облачиться в грубо пошитый белый саван. Кроме него никакой другой одежды на отцах основателях и участниках церемонии больше не было. Дьявольский холод пожирал незащищенные тела собравшихся здесь мужчин и женщин, но они готовы были терпеть, ведь все они собрались здесь чтобы просить Онамадзу о милости принести в этот мертвый край немного тепла, просить прощение за грехи и преподнести Богу подношение – жертву из плоти и крови.
Сегодня ею стала девушка лет восемнадцати. Она находилась без сознания и просто лежала посреди зала в выложенном костями Онамадзу круге. Прямо под ней угадывались створки люка, который должен был открыться в нужный момент, чтобы холодная пучина поглотила ее молодое тело.
Драган вышел вперед тяжело опираясь на трость. Остальные отцы основатели Тур и Младан встали позади него.
- Братья и сестры, - начал Драган после продолжительного молчания, - Великая Зима отняла у нас тепло, солнце, наших близких и родных. Превратила процветающий край в опустошенный и разоренный холодом. Когда-то давно она отняла у нас и надежду. Но Боги послали нам знак. Великий Онамадзу принес себя в жертву и только поэтому мы еще живы. Самый первый год Великой зимы унес четверть населения нашего острова, мы все были обречены на гибель, но с его появлением Зима смилостивилась и с каждым годом забирает все меньше и меньше соотечественников. Онамадзу принес себя в жертву, чтобы задобрить Зиму и дать нам надежду. Мы будем вечно благодарны ему за эту жертву и должны отплатить ему тем же.
Драган вознес руки к небу и воскликнул.
- О, Великий Онамадзу, прими это дитя в благодарность от нас. Дай нам сил и терпения пережить Великую Зиму. Дай нам сил! Дай терпения!
Драган, несмотря на недуг, проворно опустился на колени и низко поклонился. Тоже самое сделали и другие участники церемонии. По залу прошел тихий рокот, собравшиеся люди шептали слова благодарности и просили о снисхождении. Они, словно обезумев кланялись, едва не расшибая лбы и целовали пол – брюхо Великого Онамадзу.
- Да свершиться воля Онамадзу, - сказал Драган, поднявшись с колен и решительно дернул за рычаг, открывающий люк. Темная вода быстро поглотила обездвиженное тело девушки. Она на миг зависла на поверхности, а после медленно пошла ко дну…

- Как вам сегодняшняя церемония?
Отцы основатели сидели в гостиной правительственного здания и пили перцовую настойку. В помещении царил полумрак, лишь теплый свет канделябров немного разбавлял чернильную темноту.
- Мне показалось, люди стали более одержимы культом. Это несомненный плюс. Они видят результат и искренне верят, что Великий Онамадзу делает их жизнь немного лучше. Это лето и правда немного теплее предыдущего, - ответил Тур, опорожняя свой бокал одним глотком. С кухни потянуло жареным мясом и чувство голода с новой силой заскреблось о стенки желудка.
- Думаете зима скоро закончится? – чуть помолчав спросил Младан, закуривая сигару.
- Не в нашей жизни, - с улыбкой ответил Драган. В этот момент в дверь постучали и слуга пригласил мужчин к ужину.
- Очень кстати, я сильно проголодался. Я мечтал попробовать эту девочку, с того самого момента, как только увидел лежащей на полу в храме, - с улыбкой ответил Драган и поднялся. - Что нам сегодня подадут?
- Кажется, лопатки...

Прошло двадцать минут, патрульный катер вывернул из-за скалистого мыса и  направился к берегу.
Экипаж, под впечатлением от увиденной громадины, не заметил  еще одно, выбравшееся из воды, существо. Акула трепыхалась, разевала пасть. Затем её тело и плавники удлинились, принимая антропоморфные формы, изменилась голова. Получеловек-полурыба, отчаянно цепляясь за камни, полз к скалам так стремительно, как только мог. Хвост с плавником-полумесяцем бился по гравию и песку,  меж пальцев рук быстро исчезали, втягиваясь внутрь ладоней  перепонки. Он тяжело задышал, жабры на шее раздулись, опали и совсем  исчезли. Существо затихло, затем вздрогнуло, скорчилось в мучительном припадке боли,  окончательно превращаясь в человека. Кожные покровы побелели, на обнаженном теле проявились очертания одежды и обуви. Из глотки вырвался всхлип - человек жадно глотал воздух. Перевернувшись на живот, закашлялся, загребая пальцами песок и снова пополз к скалам, оглядываясь на огромную устрашающую рыбину, замершую на кромке прибоя.
Прошло еще немного времени и человек, облаченный в темное пальто и потрепанный серый костюм в клетку, добрался до скал и укрылся от ветра в узкой расселине.
Его тело била дрожь, он сам и его одежда были мокрыми. Даже теперь в его облике  можно было угадать что-то акулье - несколько длинноватый приплюснутый нос, узкая щель рта, острые, слишком плотные зубы, мертвенно-бледная с серовато-голубым отливом кожа, словно её никогда не касался жаркий луч солнца и при этом неожиданно красивые, в обрамлении густых черных коротких ресниц, пронзительно синие глаза, от которых почему-то хочется отвести взгляд.
Человек обнаружил птичью кладку, жадно раздавил и высосал яйца, слизывая с пальцев текущую по ним жижу, и только теперь осознал, что воздух буквально наполнен звуками - множество чаек кружило над скалами, завывал ветер,  штормовые волны разбивались о берег.
Он забрался поглубже в укрытие, поднял воротник пальто, скрестив руки на груди, сунул  пальцы в подмышки и закрыл глаза, не переставая вздрагивать и стучать зубами. Скоро хлопанье птичьих крыльев, отчаянный гомон, свист ветра,  звук яростного прибоя и навалившаяся усталость убаюкали. Человек уснул.
Проснулся он словно его толкнули. Заозирался в страхе и непонимании, затем, вспомнив, что произошло, замер, вглядываясь в предрассветное хмурое небо. Холод никуда не делся, пробирал до костей.
Человек осторожно выглянул. Некоторое время он смотрел на что-то не отрываясь, затем хрипло расхохотался и закашлялся.
Его извечный враг, преследователь и, некогда, тайный любовник был всё там же на берегу. Огромный, неподвижный, с  выпученными глазами и беспомощно раскрытым рыбьим ртом, пойманный в ловушку двух измерений. Его размеры впервые подвели его и сыграли злую шутку, навсегда заперев в оборотнической форме. Тот, кто в момент перехода не успел обратиться, уступил акуле в скорости и мастерстве, попал в ловушку своей слишком огромной формы, отрицаемой реальностью.
Но Акула знал, что там, внутри фантастически огромной неподвижной рыбины, продолжает биться живой беспокойный разум.
Вокруг морского чудовища уже сновали вооруженне люди в форме, а иные из них  раскрывали небольшие чемоданчики и доставали какие-то приспособления, явно намереваясь тут же на берегу провести исследования и сделать первые выводы.
Акула не мог всего рассмотреть из своего убежища и ничего не слышал. Слова относились ветром прочь. Поэтому он рискнул выбраться под укрытием предрассветных сумерек и переместиться поближе.
Ветер сменил направление и донес слова юного моряка в темно-синем бушлате.
- Ni figa sebe karasik!
Акула заулыбался, подобравшись еще ближе. Теперь он хорошо разглядел  пятиконечные звезды на фуражке офицера, жавшего руку какому-то явно непростому штатскому, вышедшему из машины.
Бледные узкие губы зашевелились, прошептав название автомобиля: “Po-be-da… Pobeda”.
Значит, их  все-таки вынесло к русским. Акулу вывел из задумчивости яростный гневный голос, раздавшийся в его собственной голове.
“Они тебя найдут, ублюдок. Русские дотошны, у них отличная береговая охрана. А когда они найдут тебя, ты отправишься в их “GULAG” и сгинешь там навсегда”.
Акула засмеялся, ощерившись зубастым оскалом. Несмотря на пронизывающий холод его бросило в жар от слов врага.
“Karasik! Ты слышал? Это они про тебя. Теперь ты навсегда кarasik. Я уйду от них также легко, как и от тебя. Я всегда ухожу, а ты остаёшься ни с чем. Впрочем, нет. Теперь ты останешься навсегда огромной, фантастически безобразной рыбиной, которой в обычном мире нет места. Тебя разрубят на миллион кусков и скормят их овчаркам или  подадут в "balande" тюремной столовки. Хотя, что это я? Это же русские. Тебя не разрубят. О, нет! тебя погрузят и увезут в какой-нибудь закрытый военный институт и будут изучать.”
Тени в серо-голубых утренних сумерках были еще слишком густыми, под утро начался снег, припорошив  рыбью тушу на берегу и широкий след от воды к скалам. Желтоватый свет фар расплывался, снегопад стал гуще. Чиновник, выслушав доклад, отдал какое-то распоряжение и поспешил забраться в теплое нутро своего  солидного автомобиля. Шины зашуршали, оставив свежий рубчатый отпечаток на снегу, но и его тоже, спустя минуту, присыпало порошей.
Ветер усилился, засвистел, завыл, призывая вьюгу. Акула снова продрог до самых костей.
“А потом, много времени спустя, тебя спишут, как ненужную, не представляющую ценности для военных ошибку природы и отдадут в музей или океанариум. Тебя засушат, покроют лаком, выставят в музее и станут водить школьников и студентов. И тогда... Я приду на тебя посмотреть”
Человеческую фигуру в тёмном пальто, карабкающуюся по скалам обратно к морю никто из военных не заметил.
Никто из них не услышал и тихого всплеска, изданного акульим хвостом.

Но все случилось, получилось, удалось. Теперь всем героям положены фанфары, девственницы с охапками цветов, большая золотая медаль во всю грудь, пятьдесят грамм коньяку и горячий чай в каптерке. Ну чего еще ждать-то, а?
Полковник вернулся, хлопнул дверью и шмыгнул державным носом.
- Нет, ну ты понимаешь, понимаешь?
Он отобрал у денщика недокуренную сигарету, затянулся жадно, и сиплым шепотом произнес:
- Ну вот же она. Рыба моей мечты.
Надсадно и уходя почти в хрип неизбывного торжества.
- Язь! Здоровенный!!!

В глазах – солёно-ломкая колкость льда
(легче не станет, значит, нет смысла плакать).
Тоска по лицу проводит кошачьей лапой,
чтоб после вонзиться когтями в грудь,
мешая вдохнуть.

«В этот вагон, пожалуйста», – некто в форме.
Сквозь круговерть метели с другой платформы
слышатся голоса.
Из репродуктора – гул сообщений срочных:
«Поезд на край земли отбывает точно
в ноль минус три часа».

Поезд, автобус, поезд, потом машина.
Дорога все уже и уже, а небо шире
всего, что было и будет в подлунном мире.
Шум двигателя в ушах
стихает. Ветер пропах чешуёй и солью,
морем, и запах перекрывает боль, и
можно себе позволить
снова дышать.

Скалы под снегом – и ни единой крыши.
Небо скребут столбы телеграфных вышек.
С палубной высоты
местная фауна, в чёрных волнах качаясь,
так же высокомерно хранит молчание,
как столь недавно – ты.

Отсюда – издалека – все чуть-чуть иначе:
гордость почти совсем ничего не значит,
под чешуёй безразличия искр горячих
больше не прячешь.
Стучит телеграфный ключ,
на снег, как на лист бумаги, ложатся строчки,
летят в белый шум эфира тире и точки
без недомолвок, пауз и многоточий –
«Помню. Вернусь. Люблю».

Целая стая таких же моллюсков собралась у меня под боком. Я пытаюсь кричать, когда они вспарывают мне бок и набиваются внутрь. Они лезут, злобно толкаются, оскальзываются на моих вывалившихся внутренностях, цепляются за них своими цепкими отростками. Волны не заглушают их резкий противный клёкот.
Я всё ещё кричу. Глаза от усилия лезут из орбит, мой рот разевается широко, но из него не вылетает ни звука, я слышу только отчаянные хлопки губ. В этом кошмарном, чёрно-белом бреду мне не дано говорить. Я хочу сдвинуться, изо всех сил пытаюсь совершить рывок, но вязну в густом чёрном иле и с каждой секундой погружаюсь в него всё глубже...
Когда ил начинает заливаться мне в глотку, я просыпаюсь в холодном поту ужаса и отвращения. Попервости не понимаю, где я. Ещё какое-то время приходится бороться с приступом тошнотворной слабости. Ни моллюсков-червей, ни вязкой засасывающей слизи, ни раны в боку – ничего нет.
- Опять плохой сон?
Её тихий заботливый голос действует на меня успокаивающе. Она рядом. Всё хорошо. Она всегда рядом. Лба касается прохладная кисея плавника, бархатистая кромка щекочет чешуйки на виске. Я закрываю глаза и слушаю её ровное дыхание.
- Всё хорошо, дорогой. Спи…
И я засыпаю опять. Теперь уже без снов.